Женский взгляд на тело в искусстве

Независимо от того как менялись каноны красоты, они были сформированы патриархальным общественным устройством. Женщины в искусстве, как и в других сферах, связанных с властью, влиянием или престижем, исторически были менее признаны, едва ли вообще допустимы. Ключевым в смене оптики был вопрос, кто смотрит, а кто становится объектом наблюдения?

История не знает сослагательного наклонения, но вот несколько примеров того, как женская нагота в искусстве переосмыслялась художницами. Пионерка арт-феминизма родом из Франции Орлан (р. 1947) в серии перформансов «Одетая, в собственную наготу» (1976-1977) гуляла по улицам одетая в платья с принтами, на которых были изображены обнаженные женские тела с полотен старых мастеров. Американка Бетти Томпкинс (р.1945) в серии «Слова о женщинах» (2019-2021) интегрирует в классические женские образы слова и фразы про женщин, которые ей присылали на почту или она слышала в рамках дебатов во время движения #metoo. Наша соотечественница Татьяна Антошина (р.1956) реализовывала проект «Музей женщины» (1996-2009), осуществляя подмену мужчинами героинь с известных живописных полотен. Она так описывает цель этого проекта: «Именно женщина сегодня начинает играть ведущую роль в гуманизации культуры, и в обществе в целом. В наших силах усугубить и ускорить этот процесс поворота цивилизации к новым ценностям, придать ему осмысленность и структуру».

Общественный, политический и социальный строй по-прежнему патриархален. Как отмечала австрийская перформансистка Вали Экспорт (р. 1940): «Телу женщины разрешается функционировать лишь тогда, когда это нужно мужчине или обществу». В ее известной серии снимков «Конфигурации тела» (1972-76) фигура женщины огибает архитектуру, сливаясь с ней.

Неудивительно, что важная грань женского взгляда на тело часто связана с его десексуализацией. Доротея Таннинг (1910-2012) пыталась сместить внимание с женского тела как объекта вожделения. Например, ее картина 1960 IGNÓTI NULLA CUPÍDO (лат. «К неизвестному нет влечения») или инсталляция «Комната 202», где женская нагота вызывает, что угодно только не сексуальное влечение.

Ярким примером телесности в натуральном виде будут паралоновые, набитые колготками фигуры англичанки Сары Лукас (р. 1962). Художница добивается максимальной натуралистичности и ощущения того, что перед нами настоящая живая плоть. При этом эта не та плоть, которая вызывает отвращение – скульптуры Лукас хочется буквально хватать и тискать, как объекты сексуального вожделения.

Женский взгляд на тело проливает свет на неудобные темы, которые принято замалчивать. Одной из первых, кто привнес в искусство «женскую оптику», была Фрида Кало, запечатлевшая иконографию личных страданий и обратившая внимание на женский телесный опыт, как травматичный. Проблема нормализации тела больного или травмированного также поднимается многими современными художницами. Так работы британской художницы Салли Хьюитт призывают принять свое тело мужское или женское, в том числе перенесшее операции.

Эффект самотерапии искусством можно обнаружить в работах Натальи Конюковой. В серии «Хроники тела» она находит красоту даже в крайне непривлекательных моментах, которые происходили с ней во время онкологического заболевания. В интервью Ирине Кулик для ХЖ она признается, что стремилась «эстетизировать слабость».

Джудит Бернстайн (р. 1942), известная яростными изображениями вагин, констатирует, что во времена ее юности право на сексуальное удовольствие было настолько мужецентричным, что не было ничего эротического, что могло бы доставить женщинам удовольствие. Британская художница Пенни Слингер (р. 1947) уже полностью посвятила свою жизнь исследованию женской сексуальности. Практики тантрического секса, кажется, всегда интересовали ее гораздо больше феминизма и борьбы за права. Она начала работать в технике коллажа, результатом стали несколько книг, как «Сексуальные секреты», «Алхимия экстаза» и «Тайный оракул дакини».

Телесность может проявляться и незримым присутствием. Так художница Мария Читаева в серии «Отсутствие» (2017-2022) снимала мятые простыни, которые хранят память в том числе о чувственных моментах:

«Я уже покинула то или иное место, но след от моего пребывания в нём ещё какое-то время оставался. И этот след разглаживал другой человек, случайно ставший свидетелем моего присутствия в этом месте и моей памяти. А точнее памяти материала, на котором я спала или занималась любовью. А потом и зрители становятся теми, кому я позволила проникнуть в память о моей личной жизни. Но ровно на столько, на сколько я готова ею делиться. Под каждой работой стояла просто дата моего пребывания в отеле. То есть я делилась с людьми интимным, но всё же только лишь документом, что я существую. Что я живу».

Образ матери – один из центральных в изобразительном искусстве. Архетип матери часто проявляется через образ Девы Марии в контексте горя утраты или безусловной любви. В искусстве, созданном женщинами, образ материнства может быть более пластичным, многократно усиленным, и часто работает с категорией обнажённого нерва. Художницы поднимают такие темы как утрата ребёнка, болезненный опыт становления матерью. Хрестоматийным примером является автопортрет Фриды Кало «Госпиталь Генри Форда» (1932), где художница изображает горе потери ребёнка. В перформансе современной российской арт-группы «Нежные бабы» «Молоко для Веры» (2015) одна из художниц рисовала образы Мадонн, «как Поллок забрызгивая молоком из груди прозрачный пластик», пока ее младенец находился в реанимации.

Но есть художницы, которые поднимают тему материнского опыта в позитивном или романтическом ключе, где мамы – подлинные героини. Например, в фото-сериях арт-группы «Четвёртая высота» или граффити уличной художницы из Иркустка Елены Сиселевой. Про женский стрит-арт мы уже писали ранее вот здесь.

Технологическая революция подвергает переосмыслению, что такое человек вообще. В виртуальных средах возникают новые концепты телесности. Мы все больше обретаем виртуальные тела, где аватар – тело без органов, пустой сосуд, который хозяин волен наполнять всеми возможными смыслами. Художников занимают процессы биометрии и технологий распознавания лиц, усложняющие отношения между онлайн- и офлайн-идентичностями, контролем и владением своим телом в эпоху все более сложных алгоритмов.

Концепция киберфеминизма продолжает оспаривание представлений о фиксированном, целостном теле. Донна Харуэй напишет один из важнейших текстов в этой области – «Манифест киборгов». Она отмечает, что: «Киборг воплощает вымысел и живой опыт, меняющий то, что считается женским опытом в конце ХХ в». То есть Харуэй делает акцент на постгендерный мир, где все равны. Цифровой феминистской практикой занимаются, к примеру, Алекса Райт (Великобритания) и Линда Демент (Австралия). Работы Айслинг Фелан, художницы из Дублина, Ирландия связаны с исследованием цифровой идентичности и дальнейшего понимания нашего физического «я». Исследуя отношения человечества с технологиями и слияние наших онлайн- и офлайн-идентичностей, ее практика задается вопросом о том, что теряется в цифровой реконструкции человеческой формы.

Российская художница Елена Ямлиханова изучает тело как визуальную кинки-метафору (прим. Кинк в контексте сексуальности — использование нетрадиционных сексуальных практик, концепций или фантазий). В своей живописи она комбинирует образы, кажущиеся порой несовместимыми. Таким образом она выворачивает наизнанку привычное понимание «правильности». В то время, как Наталья Ершова в серии «Пятая четверть» (2021-2022) исследует тело как несовершенный аппарат. В рамках мокьюментари проекта фотограф рассказывает историю о компании, производящей импланты-симбиоты, которые способны улучшить человека. Все герои – люди со своими страхами, мечтаютающие вписаться в окружающий мир, где жить без апгрейда себя невыносимо. Через тексты, ставшие неотъемлемой частью фотографий, мы узнаём историю каждого персонажа этого антиутопичного мира.

В одном смысле тело — это объект и то, чем мы являемся: его можно описать с помощью множества «языков», таких как биология, антропология, медицина и искусство. Но наш опыт самоощущения всегда субъективен и имеет уникальный характер на пересечении множества переменных, поэтому художники продолжают обращаться к телесности в своем искусстве. Субъективный опыт играет большую роль в том, как мы воспринимаем себя. Поэтому стандартизация, описание «универсального» или «нормального» тела вредны, так как могут не совпадать с ощущениями, каждого конкретного человека.